Исаева Нина Николаевна, 1936 г.р., Пензенская область, Бековский район, р.п. Беково,
Материал собрали и обработали:
Олейникова Алина МБОУ СОШ №1 р.п. Беково, 11 класс
Олейникова Ольга Николаевна, учитель истории МБОУ СОШ №1 р.п.Беково
1. Немецкое вторжение. Первые впечатления.
Самое страшное, что может случиться в судьбе человека и всей страны — это война. Зловещие языки пламени, рвущиеся ввысь и испепеляющие все, что встает на их пути. Искаженные ужасом лица женщин, детей, стариков. Душераздирающие стоны раненых. Грохот орудий. Свист пуль. Всюду боль, грязь, ненависть и смерть. Вот это и есть война.
О жизни в оккупации свидетельствует Исаева Нина Николаевна, 1936г.р., которая в годы войны проживала в г. Прилуки и оказалась, как и многие его жители в эпицентре боевых действий. Отец Нины Ивановны ушёл на фронт на второй день начала войны. А Нина Ивановна вместе с мамой и старшим братом остались в городе. Не стали эвакуироваться и родственники по линии отца – бабушки, тёти, двоюродные братья. Первые впечатления от войны у маленькой 5 – летней девочки – это всеобщие слёзы и пожары, а потом — постоянные бомбёжки. Город Прилуки был небольшой, но здесь имелись промышленные предприятия и аэродром, представляющий интерес для немцев. Немцы подвергли уничтожению промышленные предприятия. «Все фабрики разбомбили. Бомбёжка была точечная. 22 июня разбомбили мохорочный завод (не полностью), чулочный, текстильный, мятный завод, большую городскую больницу — от неё остался один угол. Мельницу разбомбили, мыльный завод. У нас аэродром был. Построили его в 1938г. Вот аэродром они не трогали. Они сами с него летали потом. Я помню — все люди плачут. Моего отца забрали на второй день войны. Всюду в городе — пожары. И бомбили нас. Постоянно бомбёжки. Прятались мы в погребах. В городе большой частный сектор, там и мы жили. Наш город старый. Основан был в 1085г.».
Детская память сохранила бомбёжки и бомбы, «похожие на ложки». «Немцев я повидала много. Даже видела лица лётчиков внутри летящего самолёта. Они пикировали низко, прямо над нашими огородами. Помню, бомбы падали сверху, похожие на ложки. В городе протекала река. И вот они летят- то правую сторону бомбят, то левую». А затем, после отступления советских войск, в город вступили немецкие войска — дивизия СС «Рейх». «Пришли немцы по осени. У нас уже кукуруза была. Это было в августе — сентябре». Окрестности города, огороды жителей были превращены в сплошные траншеи, окопы. Их немцы сооружали, вероятно, на случай отступления. «Днём немцы куда — то уходили, а вечером возвращались. Наверное, рыли окопы. Потому что мы никто окопов не рыли — ни мамочка, ни соседи. Окопы выкопали прямо у нас на огородах. Потом в этих окопах мы прятались». Как выходили из окружения советские солдаты, детская память не сохранила, видимо от того, что ребёнок не всё ещё понимал.
Немцы расселились в домах местных жителей. Все, кто не эвакуировался, должны были работать. «Мама готовила им кушать. Маме тогда 40 лет было. Утром приготовит, потом бежит на работу на махорочный завод. Всё было под немцами. ( И сейчас там немец заводом руководит. Хорошо руководит)». Молодёжь, в основном девушки были вывезены на работу в Германию. Мальчики – подростки прятались по погребам и подвалам. В городе начались массовые расстрелы.
2.2. Не все немцы – фашисты.
В годы войны, впрочем, как и всегда, дети мыслили категориями «добрый» — «злой», «хороший» — «плохой». Детям порой не так важно было – кто это – немец, русский или украинец. Важно было человеческое отношение. Поэтому детский взгляд на события – не менее интересен, чем воспоминания взрослых людей. Он может отражать то, что не замечали взрослые, но не ускользало от взора внимательного детского глаза.
Маленький ребёнок увидел во враге человека, который, возможно, тоже страдал из – за войны, и этот человек оказался на войне, возможно, не по доброй воле. «Помню хорошего немца. Светловолосый был. Он меня жалел. Он говорил, что у него дома тоже двое таких Kinder. Немцы спали у нас на полу, на сене, человек 12, а, может, и больше. А этот светловолосый, наверное, начальник у них был — на кровати. Мама с моим братиком Вовочкой (ему 11 лет было) спали на печке. Печка у нас очень маленькая была, не знаю, как они там умещались. А мне пришлось спать на той же кровати, что и немец этот. Больше негде было. Помню, что он меня своей шинелькой укрывал, и я засыпала. Этот светловолосый немец конфетами меня угощал. Конфеты были в трубочке. С одного конца трубочки надавливали пальцем, а с другого конца выпадала круглая конфета. Мама, уходила на работу и приказывала не брать конфет, а то отравят, убьют. Поэтому я сначала отказывалась, качала головой. А он брал конфетку в рот, мол, видишь — я не отравился. И я брала конфеты. Они были кисленькие, похожие на «аскорбинку».
Когда немцы кушали за столом, я стояла в дверях и смотрела. Тогда они мне хлеб давали. Прежде чем кушать садиться, они пили жёлтый спирт».
«Тётю Марусю мы хоронили в дни начала войны. Идут люди, несут гроб. Священник наш идёт. А тут немец летит. Все разбежались. Думали — сейчас стрелять будет. Но он не стрельнул. Так и похоронили мамину сестру в первые дни войны». Что это – страх наказания свыше или человеческие чувства, не чуждые некоторым из захватчиков?
Общее впечатление от оккупантов всё же оставило совсем другое их отношение к населению. «Был ещё плохой немец. Рыжий. Никогда не давал хлеба. Был нескромный. Ходил в туалет прямо на нашем огороде, а не в уборную. Однажды мне угрожал пистолетом. Я была дома одна, закрылась изнутри. А он пришёл, велел открывать, стал пистолетом махать. Тут светлый немец подошёл, того отогнал и тихонько открыл перочинным ножичком. Он спас меня».
2.3. Жизнь в постоянном страхе.
Дети и во время войны остаются детьми. Им хочется поиграть, пошалить. Но игры с войной опасны. Чудом дети остаются в живых. Нина Николаевна вспоминает, как несколько раз за годы оккупации она была на волоске от смерти. «Немцев возили на длинных повозках. На этих повозочках лавочки были. Однажды я залезла поиграть на эту повозку и взяла с собой стёклышки. Тут летит самолёт немецкий. Я ему помахала рукой: «До свиданья!», а в руке стёклышки были. Видимо, они блеснули на солнце. Он разворачиваетя и летит к нам. Я испугалась. Захотела бежать домой. Но маленькая была. Пока с высокой повозки слезла, пока добежала до дома — метра 3 там было бежать. Тут самолёт налетел — и очередью как дал! Пробил повозку, крышу нашего дома, водосточную трубу. Осколок водосточной трубы отлетел прямо мне в голову. Потекла кровь. Рана была большая. Было больно. Потом пришёл светловолосый немец, перевязал мне голову».
Детям интересно было посмотреть на чудо – технику. До войны они не видели автомобилей. Но не для детей приготовила их война. «Немцы приехали на машинах. У этих машин была подножка, на которой можно было стоять, когда машина ехала. Мой братик прямо на эту подножку прыгнул, когда машина ехала. Он хотел, наверное, прокатиться. А немец его ударил и скинул прямо под колёса. Братик чудом остался жив. С тех пор я и машин боялась».
Детство в оккупации – жизнь на грани смерти. В любой момент ребёнок мог погибнуть – либо от бомбёжки, либо от немецкой пули, либо от голода. «А однажды меня откапывали из окопа. Мы прятались в окопе от бомбёжки — я, мама, мой братик Вовочка, соседи. Немецкий самолёт бомбил центр города: махорочную фабрику и другое. Правда, в махорочную фабрику он не попал. Земля содрогалась. И вдруг — тишина. Передышка. Мама говорит: побегу, кипяток подогрею на печке. И побежала. А мы все остались. А мне интересно. Окоп длинный. Вход в него с двух сторон. Я ползу по нему. Ближе дому. И смотрю — дымок из трубы идёт или нет. И вот откуда ни возьмись — он бабахнул. Наверное, в центре города бомбил, но бомбы ещё остались. Он и решил их на наши дома сбросить. Рядом у нас была хорошая амбулатория, но её не задело. Только образовалось четыре огромных глубоких воронки. А окоп завалило. Вскочили люди и до мамочки. Мама кричит: давай лопатами откапывать. Только не зарежьте! И вот меня стали откапывать лопатами. А как голова показалась, то мамочка руками землю гребла. А земля тяжёлая была! У меня потом и во рту, и в глазах песок был».
Люди жили в условиях постоянного страха. Они были лишены самых естественных прав – на жизнь, свободу, собственность. Немцы открыли охоту на коммунистов и интеллигенцию. Школы и больницы не работали. «Немцы и сами себе готовили еду прямо на улице. Топить было нечем. Поэтому они ломали заборы, сараи. У населения отбирали кур, поросят. Их очень боялись. Они учителей, врачей вешали и расстреливали. Я боялась по улице ходить. По проулку идёшь — то тут могилка, то там — это убитые немцами здесь лежали. Немцев боялись. Они убивали партийных. Население угоняли на работу в Германию. В основном молодёжь. Девушек. Потому что парни все были на фронте».
Немцы квартировали в городе до наступления поздней осени, а затем началось наступление на Москву. «Немцы стояли у нас до зимы. А потом они ушли на шлях (центральную улицу), на Москву».
Но даже страх не стал преградой для тех, кто не желал мириться с поработителями. Поэтому мальчишки рвались на фронт, а карта партизанского движения указывает на то, каким широким оно было. «В 14 лет мой братик Вовочка хотел до папы на фронт. Он убежал. Неделю его не было. А потом вернулся. Наверное, его вернули».
2.4. «Свои» — «чужие».
Интересно, но даже среди жителей Левобережной Украины, воссоединившейся с Россией ещё в 17 в., было неоднозначное отношение к русским. Во всяком случае маленький ребёнок не чувствовал себя «своим» среди украинцев, т.к. был русским. И даже во время войны полицай из местного населения проявлял свою ненависть по причине национальной неприязни. «Из местных был один человек полицаем. Он мою мамочку чуть лопатой не убил. Огород наш испортили окопами. И нам участок дали у речки. Там был один песок, но мама всё — равно копала. Полицай — Крамаренко Пётр — маму не любил, потому что она была русская. И говорила она всегда по — русски. И мы, дети, тоже всегда говорили по — русски. Нас там так и звали — кацапы. Я была «Нина кацапочка», а Вовочка, братик — «Вова кацап». (Когда я приехала жить в Беково в 1988г., то стала здесь хохлушкой, хотя моя мама — русская. Папа — украинец.). На Украине нас своими не считали. (Были родственники по папиной линии. Я к ним то туда бегала, то туда. Бабушка и дедушка у меня там были. К ним бегала. Бабушка, папина мама, была неграмотная. Когда её спрашивали, сколько у неё детей, она загибала пальцы: Пряся, Оля, Гриша, Коля (мой папа) и Саня маленько (моя тётя Шура)).
Полицай приехал к нам на участок на лошади, мы копали картошку. Он схватил лопату, замахнулся на маму. Он, наверное, убил бы её. Не знаю за что. Наверное, потому, что – русская».
2.5. Быт во время войны
Положение в оккупации было тяжёлым: полуголодное существование под бесконечными бомбёжками, изнурительная работа, постоянный страх смерти, страх за детей и близких. Страшно подумать, что испытывает мать, на глазах которой мучается от голода ребёнок. «Во время войны было голодно. Мама свёклу варила, парила. Красную, белую. Это ели. Гнилая картошка порой была — радость. Утром до работы мама пекла пироги с маком, с яблоками. Но сами не ели. Мама ходила на базар, продавала. Муку покупали на базаре. У спекулянтов. Откуда они брались? Не знаю… Всё на базаре покупали. Там и лавровый лист продавали, и сахар. Мама покупала не сахар – песок, а комковой. Разбивала его и так ели. Этот сахар был какого – то голубоватого цвета». Торговля приобрела характер натурального обмена одних продуктов на другие. Типичной чертой городской жизни стали барахолки – места розничной торговли или обмена.
После освобождения города от немцев было введено, как и по всей стране, карточное распределение продуктов. «За хлебом очередь занимали с ночи. Сначала я стояла. Потом братик приходил, потом мама. Мама на руке мне химическим карандашом писала номер очереди. Хлеб давали по карточкам. Больше ничего не давали. Позже, уже в году 1947, в магазине появились бочки с жиром и сало – смалец».
Нередко голодающие дети из города просили милостыню по окрестным деревням в надежде на то, что у деревенских есть что – то из продуктов. Маленькая Нина с родным и двоюродными братьями тоже просили подаяние. «Во время войны мы с братиком Вовочкой, двоюродными братьями Толей и Федей, ходили по деревням и просили подаяние. Подходили к дому – меня первую, как самую маленькую, ставили. Деревенские сердились – только что от них уже ушли такие же. В одной деревне нам дали розовое яблочко. Я так хотела яблочко! Но братик сказал, что это бабушке. А бабушка потом, наверное, мне его и отдала. Я уже не помню».
Учащиеся школы получали на питание хлеб от государства. «А в школе нам учительница завтрак приносила. На деревянной дощечке, вроде разделочной, кислый невкусный хлеб, нарезанный ломтиками. А сверху с ноготок – добавочка. Тоже из хлеба. Учительница нам говорила: «Дети, представьте, что это – сало. Давайте скушаем». Детям — сиротам давали ещё суп бесплатно и чай. Всё равно голодно было».
Жители города Прилук вынуждены были завестись домашними животными, чтобы обеспечить семье хоть какое – то пропитание. «Нас спасала козочка. Мы её звали «Немочка». Наверное, потому, что при немцах она у нас появилась. Однажды мы привязали её, как обычно, к сараю. А в это время началась бомбёжка. Мы попрятались в окопах. После бомбёжки возвращаемся – сарая нет. И козочки тоже. А через два дня появилась. Оглохшая. Она была контужена. Потом мы её больше не стали привязывать, и она ходила за нами как собачка. Потом у неё потомство появилось. Мама сама резала их. Так мы даже мясо немножко поели. Так 4 года без папки были, без защитника».
Дети помогали взрослым по хозяйству: обрабатывали огород, ухаживали за домашними животными, собирали хворост для топки. Трудно было не только с продуктами, но и отоплением, предметами народного потребления. «За топкой в лес ходили – иголки, ветки, мы хворост собирали. Мама, помню, за 100 км за солью ходила. 3 дня. У нас не было мыла. Мама ходила на мыльный завод, который разбомбили. За мыльной жижей. Окна в нашем доме были заклеены крест – накрест. Картошку натёрли и крахмалом приклеили бумагу».
Во время немецкой оккупации школы в городе не работали, всех учителей города немцы расстреляли. Школы и другие учебные заведения открыли после ноября 1943г., когда город освободили. «Освободили нас в 1943г. Тогда стали открывать опять школы. До войны у нас 15 школ было. Педучилище. Гидротехникум. Филиал от Киевского экономического техникума. Я пошла в 1 — й класс в 1944г. У нас в один класс набирали и больших уже парней и девочек, и малышей. Потом, когда нашли учителей и кабинеты, стали отдельно учить — старших и младших. А когда немцы были, то никто не учился. Немцы всех учителей расстреляли. Мой братик дома сидел, как и другие его товарищи. Те прятались по погребам или хулиганили».
3. Долгожданная Победа
Долгим был путь к Победе. Два тяжёлых года фашистской оккупации, бомбёжки, расстрелы мирных жителей – всё это происходило на глазах жителей города, в том числе и детей. Нина Николаевна вспоминает, как происходило немецкое отступление. «Когда немцы отступали, то они уходили ночью по центральной улице. И чтобы им было видно, они поджигали дома. Нас они не сожгли. Мы не в центре жили. А вот дом папиного брата сожгли. Я помню, как и в начале войны – везде пожары, всё горит, треск стоит, шум». Тяжёлые бои, окружение, гитлеровский оккупационный режим, подстерегавшая повсюду смерть не смогли сломить волю и стремление советских людей к победе над врагом.
«Когда нас освободили, в город пришли «катюши». Мы сначала думали, что это – девушки. Когда пришли, то увидели большие зелёные машины, а на них – большие трубы – ракеты». Не было предела радости, когда узнали про Победу. «А когда узнали про Победу, все на площадь вышли. Все радовались. И священник наш вышел. И он радовался. У нас православная церковь была».
После войны наступило некоторое облегчение. «А потом после войны стало лучше, и лучше. Каждого Нового года ждали. После Нового года цены снижались. А сейчас растут». Но главная радость для семьи – возвращение с войны отца, защитника, родного человека, с которым связаны все надежды на будущее. «Папа пришёл с войны в 1946г. осенью, в октябре. Его сначала направили на японскую войну. Но она закончилась. Мы счастливые. Папа всю войну прошёл – и ни одной царапинки. И жив остался. Папа привёз мне огромное яблоко. Когда папа приехал, устроился работать сторожем на обувной фабрике. Тогда он мне и туфельки сшил, а маме сапожки. А так я долго ходила в кирзовых сапогах. И братик ходил. Откуда они у нас? Наверное, немецкие были. Папа шил ещё туфельки на продажу. Мне уже 10 лет было. Я бегала на рынок и продавала эти туфельки, балетки, что папа пошьёт. В 1947г. папа устроился на Центральную почту в городе. Он работал здесь инструктором для почтальонов, обучал других почтальонов. Знал всех в городе, все улицы».
Заключение. «Детство» и «война» — понятия несовместимые
Нина Николаевна закончила школу бухгалтеров, практически всю жизнь проработала в паспортном отделе при военной части г. Прилуки, где познакомилась со своим мужем – лётчиком. У неё сложилась счастливая семейная жизнь. Дочка живёт в Киеве, у неё два сына. Сын Нины Николаевны живёт в Израиле, у него две дочери. Со своим мужем Нина Николаевна прожила всю жизнь «душа в душу». И в 2014г. они будут отмечать 60 – летие совместной жизни.
И всё же чёрной печатью в судьбе взрослой женщины отметилось детство в оккупации, на войне. Нина Николаевна отмечает, что детские воспоминания настолько прочно врезались в память, что на подсознательном уровне у неё в обычной жизни нередко возникают ассоциации с войной и опять возвращается тот детский страх и ужас. «Я помню, как и в начале войны, так и когда немцы уходили, – везде пожары, всё горит, треск стоит, шум. У нас у соседей, здесь в Беково, в 90 – е гг. был пожар, и я сразу вспомнила про войну. И мне казалось, что это опять то же. Было страшно. Я даже какое – то время картошку жарить не могла. Она трещит на сковороде, а мне кажется – это крыша горит. Война не проходит, наверное. Это до самой смерти. Это, как моему мужу, — до сих пор самолёты снятся».
Война — это не только человеческие жертвы, потери в бою, это, прежде всего искалеченное детство. Война подрывает самые основы детской жизни, калечит судьбы детей, разрушает их веру во взрослых. Война обрывает звонкие песни детей, веселые, шумные игры. Война заставляет детей заниматься совсем не детскими заботами. На глазах детей вершатся злодеяния, убивают людей, в том числе и детей. Детской психике наносится страшный урон.
К сожалению, понятие «война» входит в нашу жизнь и сейчас. Есть силы, которым выгодно разжигать непонимание между народами. Свидетельства детей той страшной Великой Отечественной войны предупреждают нас о том, что когда начинают убивать, уже не важно, что послужило причиной конфликта, кто и зачем его начал.
Нужно не допустить новой войны.